Неточные совпадения
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и
тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть, девушки
слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Но вдруг она остановилась. Выражение ее лица мгновенно изменилось. Ужас и волнение вдруг заменились выражением
тихого, серьезного и блаженного внимания. Он не мог понять значения этой перемены. Она
слышала в себе движение новой жизни.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг
слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и
тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я. — Уж не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
Но
тише!
Слышишь? Критик строгий
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогий
И нашей братье рифмачам
Кричит: «Да перестаньте плакать,
И всё одно и то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!»
— Ты прав, и верно нам укажешь
Трубу, личину и кинжал,
И мыслей мертвый капитал
Отвсюду воскресить прикажешь:
Не так ли, друг? — Ничуть. Куда!
«Пишите оды, господа...
Он
услышал шепот и
тихий голос, от которого все потряслось у него.
Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, — так и заливалась
тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не
услышал.
«Поярков», — признал Клим, входя в свою улицу. Она встретила его шумом работы, таким же, какой он
слышал вчера. Самгин пошел
тише, пропуская в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто из них может строить баррикаду? Из-за угла вышел студент, племянник акушерки, которая раньше жила в доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
Безбедов встал на ноги, пошатнулся, взмахнул руками, он как будто не
слышал последних слов Самгина, он стал говорить
тише, но от этого речь его казалась Климу еще более кипящей, обжигающей.
С детства
слышал Клим эту песню, и была она знакома, как унылый, великопостный звон, как панихидное пение на кладбище, над могилами.
Тихое уныние овладевало им, но было в этом унынии нечто утешительное, думалось, что сотни людей, ковырявших землю короткими, должно быть, неудобными лопатами, и усталая песня их, и грязноватые облака, развешанные на проводах телеграфа, за рекою, — все это дано надолго, может быть, навсегда, и во всем этом скрыта какая-то несокрушимость, обреченность.
Вспоминая все это, Клим вдруг
услышал в гостиной непонятный, торопливый шорох и
тихий гул струн, как будто виолончель Ржиги, отдохнув, вспомнила свое пение вечером и теперь пыталась повторить его для самой себя. Эта мысль, необычная для Клима, мелькнув, уступила место испугу пред непонятным. Он прислушался: было ясно, что звуки родились в гостиной, а не наверху, где иногда, даже поздно ночью, Лидия тревожила струны рояля.
— У меня тридцать восемь и шесть, —
слышал он
тихий и виноватый голос. — Садитесь. Я так рада. Тетя Тася, сделайте чай, — хорошо?
— Оставь, кажется, кто-то пришел, —
услышал он сухой шепот матери; чьи-то ноги тяжело шаркнули по полу, брякнула знакомым звуком медная дверца кафельной печки, и снова установилась тишина, подстрекая вслушаться в нее. Шепот матери удивил Клима, она никому не говорила ты, кроме отца, а отец вчера уехал на лесопильный завод. Мальчик осторожно подвинулся к дверям столовой, навстречу ему вздохнули
тихие, усталые слова...
— В притчу эту я тоже не верю, —
услышал Клим
тихие слова.
—
Тише, — сказал Самгин, тяжело перевалясь на свое место, —
слышите?
Ах,
тише,
тише, друг!.. Сейчас
Отец и мать глаза закрыли…
Постой…
услышать могут нас.
—
Тише, бабушка
услышит! — небрежно сказал Марк.
— Вот станемте здесь —
тише… — шептал он, —
слышите?
Это какой-нибудь сонный португалец или португалка,
услышав звонкие шаги по
тихой улице, на минуту выглядывали, как в провинции, удовлетворить любопытству и снова погружались в дремоту сьесты.
Хи!» —
слышу в каюте у соседа, просыпаясь поутру, спустя несколько дней по приходе, потом
тихий шепот и по временам внезапное возвышение голоса на каком-нибудь слове.
Долго мне говорил этот первобытный человек о своем мировоззрении. Он видел живую силу в воде, видел ее
тихое течение и
слышал ее рев во время наводнений.
Я отдал себя всего
тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил,
слышал в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Я ломал руки, я звал Асю посреди надвигавшейся ночной тьмы, сперва вполголоса, потом все громче и громче; я повторял сто раз, что я ее люблю, я клялся никогда с ней не расставаться; я бы дал все на свете, чтобы опять держать ее холодную руку, опять
слышать ее
тихий голос, опять видеть ее перед собою…
Родимая, в слезах тоски и горя
Зовет тебя покинутая дочь.
Из
тихих вод явись —
услышать стоны
И жалобы Снегурочки твоей.
Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут
услышал хлюпанье по лужам и
тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.
Мать, которая часто клала меня с собой,
услышала мой
тихий плач, проснулась и стала ласкать меня.
Это было самое
тихое и созерцательное время за всю мою жизнь, именно этим летом во мне сложилось и окрепло чувство уверенности в своих силах. Я одичал, стал нелюдим;
слышал крики детей Овсянникова, но меня не тянуло к ним, а когда являлись братья, это нимало не радовало меня, только возбуждало тревогу, как бы они не разрушили мои постройки в саду — мое первое самостоятельное дело.
Было бы странно подойти или подъехать к камышистому пруду и не увидеть на нем порывисто двигающихся в разных направлениях черных кочек с белыми костяными бляхами, чем кажутся издали лысены, и не
услышать их
тихого, грустно хныкающего голоса: картина была бы неполна.
Не успела она сделать своего обхода, как загадка разъяснилась. Она
услышала вдруг
тихие, переливчатые тоны свирели, которые неслись из конюшни, смешиваясь с шорохом южного вечера. Она сразу поняла, что именно эти нехитрые переливы простой мелодии, совпадавшие с фантастическим часом дремоты, так приятно настраивали воспоминания мальчика.
Действительно, его походка стала
тише, лицо спокойнее. Он
слышал рядом ее шаги, и понемногу острая душевная боль стихала, уступая место другому чувству. Он не отдавал себе отчета в этом чувстве, но оно было ему знакомо, и он легко подчинялся его благотворному влиянию.
Его учила несложным напевам эта природа, шум ее леса,
тихий шепот степной травы, задумчивая, родная, старинная песня, которую он
слышал еще над своею детскою колыбелью.
— Я
слышала, — начала Мари
тихим и неторопливым голосом, — что нынче всю зиму жила здесь Клеопатра Петровна.
— А Постен тоже переедет в деревню? — спросила она, но таким
тихим голосом, что ее едва можно было
слышать.
— Поезжай, поезжай, голубчик. Это ты хорошо придумал. И непременно покажись ему,
слышишь? А завтра приезжай как можно раньше. Теперь уж не будешь от меня по пяти дней бегать? — лукаво прибавила она, лаская его взглядом. Все мы были в какой-то
тихой, в какой-то полной радости.
Королева
слышит сквозь говор и музыку
тихий плеск воды.
Иногда образ сына вырастал перед нею до размеров героя сказки, он соединял в себе все честные, смелые слова, которые она
слышала, всех людей, которые ей нравились, все героическое и светлое, что она знала. Тогда, умиленная, гордая, в
тихом восторге, она любовалась им и, полная надежд, думала...
Мать
слышала его слова точно сквозь сон, память строила перед нею длинный ряд событий, пережитых за последние годы, и, пересматривая их, она повсюду видела себя. Раньше жизнь создавалась где-то вдали, неизвестно кем и для чего, а вот теперь многое делается на ее глазах, с ее помощью. И это вызывало у нее спутанное чувство недоверия к себе и довольства собой, недоумения и
тихой грусти…
Они приучили ее
слышать слова, страшные своей прямотой и смелостью, но эти слова уже не били ее с той силой, как первый раз, — она научилась отталкивать их. И порой за словами, отрицавшими бога, она чувствовала крепкую веру в него же. Тогда она улыбалась
тихой, всепрощающей улыбкой. И хотя Рыбин не нравился ей, но уже не возбуждал вражды.
—
Слышал? — раздался
тихий вопрос хохла. — Это надо понять, — черт! Тут — богаче, чем у тебя…
Они явились почти через месяц после тревожной ночи. У Павла сидел Николай Весовщиков, и, втроем с Андреем, они говорили о своей газете. Было поздно, около полуночи. Мать уже легла и, засыпая, сквозь дрему
слышала озабоченные,
тихие голоса. Вот Андрей, осторожно шагая, прошел через кухню, тихо притворил за собой дверь. В сенях загремело железное ведро. И вдруг дверь широко распахнулась — хохол шагнул в кухню, громко шепнув...
Перед домом, который занимали Николаевы, подпоручик остановился, охваченный минутной слабостью и, колебанием. Маленькие окна была закрыты плотными коричневыми занавесками, но за ними чувствовался ровный, яркий свет. В одном месте портьера загнулась, образовав длинную, узкую щель. Ромашов припал головой к стеклу, волнуясь и стараясь дышать как можно
тише, точно его могли
услышать в комнате.
И рассказывала мне она, как однова стояла она в церкви божией, в великом сокрушении о грехах своих, а очи, будто по недостоинству своему, к земле опустила… и вдруг
слышит она вблизи себя некий
тихий глас, вещающий: «Мавро!
Эта
тихая, спокойная радость, выражавшаяся и в улыбке ее, удивила меня после всего, что я
слышал о казацкой нагайке и о всех бесчинствах братца.
Впервые
тихий край отцов
Услышал бранный звук булата
И шум немирных челноков.
Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
«О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо
слышало молитвы?
Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло травой забвенья?..
Времен от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья!
Быть может, на холме немом
Поставят
тихий гроб Русланов,
И струны громкие Баянов
Не будут говорить о нем...
Чем выше солнце, тем больше птиц и веселее их щебет. Весь овраг наполняется музыкой, ее основной тон — непрерывный шелест кустарника под ветром; задорные голоса птиц не могут заглушить этот
тихий, сладко-грустный шум, — я
слышу в нем прощальную песнь лета, он нашептывает мне какие-то особенные слова, они сами собою складываются в песню. А в то же время память, помимо воли моей, восстановляет картины прожитого.
Приятно
слышать последние вздохи жизни, но после каждого удара колокола становится
тише, тишина разливается, как река по лугам, все топит, скрывает. Душа плавает в бескрайней, бездонной пустоте и гаснет, подобно огню спички во тьме, растворяясь бесследно среди океана этой пустоты, где живут, сверкая, только недосягаемые звезды, а все на земле исчезло, ненужно и мертво.
Влюбленная Бизюкина уже давно
слышала сквозь затворенную дверь кабинета то
тихое утиное плесканье, то ярые взбрызги и горловые фиоритуры; но все это уже кончилось, а Термосесов не является.
— Чего же, сударь, бежать? Не могу сказать, чтобы совсем ни капли не испугался, но не бегал. А его величество тем часом все подходят, подходят; уже я
слышу да же, как сапожки на них рип-рип-рип; вижу уж и лик у них этакий
тихий, взрак ласковый, да уж, знаете, на отчаянность уж и думаю и не думаю, зачем я пред ними на самом на виду явлюсь? Только государь вдруг этак головку повернули и, вижу, изволили вскинуть на меня свои очи и на мне их и остановили.
— Загорюсь! ей-богу, загорюсь! — кричал дьякон, прячась за мелькнувшее пред ним маленькое теневое пятнышко, и удивился,
услышав из этого пятнышка
тихий голосок Николая Афанасьевича...
Если бы кто-нибудь в доме Вершиной открыл окно после полуночи, то он
услышал бы на улице легкий шорох босых ног на мостках,
тихий шопот, еще какие-то мягкие звуки, похожие на то, словно обметали забор; потом легкое звяканье, быстрый топот тех же ног, все быстрее и быстрее, далекий хохот, тревожный лай собак.